Здесь мы представим не привычный разбор романа, а ряд мыслей о нем.
Насколько права Рэнд была в своих взглядах и насколько хорошо они соотносятся с либертарианством вообще, в статье намеренно обсуждаться не будет. Это текст о романе, а не о философии Рэнд.
1. Рэнд как анти-Толстой. Влияние русской классики на Рэнд очевидно. Это в первую очередь нетипичное для американской литературы поучение автором читателя – что в силу необычности тоже помогло популярности «Атланта». Однако из всей классики влияние Толстого в целом и «Войны и мира» в частности наиболее сильно. Прямое влияние на поверхности это, очевидно, большой объем произведения и жанр эпического романа. Однако по духу Рэнд обратна Толстому. Говоря языком соционики, равно как Толстой ненавидит Т-людей (думающих), Рэнд равно ненавидит F (чувствующих). Такого сметания в мусорку эмоциональных аргументов, как в «Атланте» вы вряд ли встретите в каком-либо произведении.
Это редкость для художественной литературы, потому что, как и от искусство вообще, во многом мы ожидаем от произведения скорее взывания к чувствам и эмоциям, а не к разуму. Для «Атланта» это абсолютно не так, что даже без обсуждения идей по сути для многих читателей является шоком.
Скорей всего, именно этим обусловлены претензии к «плохому языку». Язык «Атланта» и на треть не так плох, как можно было бы подумать, читая отзывы. Он просто рационален. Отдают ли речи героев канцеляритом? Немного. Но если часто канцелярит выдаёт неумение автора писать по-другому, то здесь мы имеем дело скорее с нежеланием. Рэнд рациональна – она хотела написать рациональную книгу о рациональных людях. Вы ведь не ожидали от таких людей, что они будут читать оду в стихах? Они этого и не делают.
2. Советское (точнее раннесоветское) влияние на Рэнд очень сильно. Конечно, «Атлант» это и манифест и женский роман – но очень во многом это и производственный роман. С характерной индустриальной романтикой и идеализацией технического прогресса. Некоторые цены из производственной жизни Реардена и Дэгни можно дословно переносить в советские производственные романы 20-30-х годов и они там будут смотреться не на своем месте разве что потому, что, скажем честно, художественный уровень этих конъюнктурных произведений заметно ниже, чем у «Атланта».
3. Когда говорят про мэрисьюшность Дэгни, критики конечно правы. Однако при этом почему-то обычно не обращают внимания на нехватку одного звена в её броне идеальности – все теоретико-философские вопросы ей всё же объясняют её мужчины.
Кстати, претензии к фанерности персонажей обоснованы гораздо меньше мэрисьюшности Дэгни. У персонажей происходит внутреннее развитие (и Дэгни и Реарден всё-таки в конце делают иной выбор, чем делали в начале), персонажи теряют иллюзии (Шерил, Реарден), переходят на сторону добра («Наш Нянь») – правда, в книге нет примеров обратного, кроме разве что доктора Стадлера, но он во-первых, никогда не был на стороне добра, а только обладал потенциалом, а во-вторых выбор им был сделан за рамками романа, ещё до начала событий. То есть эволюция персонажей вполне присутствует. Что же до характеристик многих из них (людей, из которых не то что гвозди, железнодорожные костыли можно делать) – так это сделано Рэнд целенаправленно. Тут мы опять-таки видим и советское влияние, и влияние русской классики. Очередное издание «Что делать».
4. Роман имеет любопытное свойство – многие читатели читают в нём то, чего там на самом деле не написано. Как, читая большинство негативных отзывов, можно понять идею романа? «Богатые/капиталисты молодцы, потому что заработали много денег» – примерно так. Так вот, такого тезиса в романе нет. Да воспеваются богатые и капиталисты – но не потому что у них много и прочих заводов и пароходов, нет. А потому, что они хорошо делают своё дело. Да, они получают за это материальное вознаграждение – а кто его должен получать? При этом критиками игнорируется то, что куда большее внимание в книге уделяется моральному вознаграждения – удовлетворению от сделанного хорошо дела. Это описывается подробно многократно и эмпатически. Люди делают своё дело не потому, что за это можно получить деньги (их можно получить и от государства, причем проще), а потому что это их жизнь. Они буквально живут на работе. Для них больше ничего не существует. Когда желающие «отнять и поделить» разрушают их мир – всё остальное просто ответные действия на агрессию.
Что Рэнд на самом деле говорит в книге (и что игнорируется большинством критиков, как и то, что материальные активы для героев это не цель, а средство) – это то, что хороший человек это тот, кто делает своё дело с полной отдачей и требует за это законное вознаграждение – тот и есть настоящий человек. Он не должен быть обязательно богатым и обладать сверхспособностями – об это неоднократно говорится, даже приводится пример – Эдди Виллерс. Герой Рэнд не обязательно богатый и предприимчивый капиталист, любой, кто работает в полную силу и живет на честно заработанное – герой.
5. Интересно очередное проявление единства и борьбы противоположностей, на этот раз на идеологическом уровне, но не на его поверхности, а в глубине. Что там говорит Рэнд? Что а) люди, честно делающие своё дело с полной отдачей, являются б) сверхлюдьми и владыками мира. Причём, прямо вроде это в романе не говорится, но, судя по всему, этими сверхлюдьми они рождаются, а не становятся. Что в романе точно присутствует, это классификация тех, кто не хочет жить честно заработанным, а хочет жить за чужой счет, как «недолюдей». Таким образом, сложив а) и б) мы приходим к неожиданной формуле. На эмоциональному уровне,
сталинизм + гитлеризм = рэндианство
Такая вот диалектика, которая была бы наверняка неожиданной для самой Рэнд, учитывая то, что в левой части два разных вида социализма, а в правой – его абсолютное неприятие.
6. А почему же не получилось? Непонятны претензии критиков к экономической и политической составляющей части романа – с ними как раз всё в порядке, тут даже нет никаких фантдопущений. Однако мы не скатились в полную антиутопию, и в противовес ей не возникла рэндианская утопия. Почему?
Увы, либо к счастью, рэндианских сверхлюдей в мире не нашлось. Предприниматели, даже вполне себе увлеченные своим делом, сначала игнорировали рост вмешательства государства, а потом оказалось, что они не могут и дернуться, чтобы не быть им раздавленным. Рэнд недооценила государственный аппарат подавления и переоценила идеологическую стойкость бизнеса. Оказалось, что государство интуитивно хорошо чувствует, где ещё можно общипать гуся, чтобы он не сдох. К тому же, оно – единая организация, а бизнес разрознен и по самой своей сути конкурирует внутри себя. Пока что государство откусывает от бизнеса по чуть-чуть, не давая ему полностью умереть или перестать развиваться (хотя многие отрасли таки были задавлены на корню), при этом играя кнутом («будешь ерепениться – закроем твою лавочку») и пряником (“а если будешь дружить с госаппаратом – закроем твоего конкурента”).
Бизнес оказался коллективным доктором Стадлером.
Стоит ли читать «Атланта»? Я отвечу – смотря кому. И дело вовсе не во взглядах на социализм, а в вашем ТИМе. Если вы человек чувствующий и ожидаете от литературы взывания к чувствам же, книга вам гарантировано не понравится. Если вы человек думающего типа, то при любых социально-политических взглядах вы найдете в «Атланте» тезисы для плодотворных размышлений.